Будущее В Прошедшем

-  А что этого больного художника действительно Михаил Врубель кличут? - задала я вопрос, всё ещё сидя на полу храма.

  -  Меня зовут Галина Поликарповна! Давай, потихоньку вставать будем, матушка…А как его величают по паспорту, не знаю. Все Врубелем кличут! За те тридцать лет, что я эту церковь убираю, он не первый болезный  художник, что Врубелем себя называет и картины малюет. То Богоматерь они с докторши какой-нибудь молоденькой рисуют, а то демонов… Прости меня, Матерь Божья, за слова мои. - И женщина начала креститься и класть земные поклоны.

Я села на стул акурат перед фреской  “Страшного суда”, достала из сумки салфетки со спиртом и пластырь, обработала раны на коленях. Подняла голову и обомлела. Поразило меня не то, что это древнейшее сохранившееся изображение Страшного суда в древнерусских храмах, а то что на ней души были разделены по полу - в Рай почему-то  направлялись только женские души, а в Ад - мужские.

  -   Что успокоилась, голубушка ? Экскурсий сегодня нет, на службу ты опоздала, зашиблась сильно. Знак это! Идём “ Ангела, свивающего небо” тебе покажу. Нигде больше не увидишь, как небо в свиток Ангел скручивает при конце света.

XII  век - мир-свиток - дочитали до конца - скрутили. От силищи, с которой Ангел свивает небо - в жар бросило. Идём дальше к алтарю.

  -  А вот и Богоматерь, что Михаил Врубель сто лет тому назад нарисовал. Влюбился он до смерти, в жену хозяина. Грех большой. Везде её видел и даже в образе Матери Божьей изобразил. А разве во грехе можно чистейший образ писать? Вот с тех пор и появились в нашей больничке Врубели, и все как один в докторш влюбляются, режут себя и демонами терзаются. Ну, что… на второй этаж с разбитыми коленками полезешь свод церковный глядеть?

Узкая лестница с огромными, каменными, разной высоты ступенями проходила внутри толстенной крепостной стены. Много веков монахи-воины охраняли на этой горе подступы к Киеву. Окна-бойницы. А под сводом церковным на синем-синем фоне голубь белый парил, простирая золотые лучи Духа Святого на Богоматерь и Апостолов.

Здравствуй, знаменитое творение великого русского художника Михаила Александровича Врубеля “Сошествие Святого Духа на Апостолов”!

И меня совсем не удивило, что фигуры четверых Апостолов в жемчужно-голубых одеяниях справа от Богоматери, их лица, бороды, жесты были поразительно похожи на композицию, виденную мною полчаса тому назад перед церковью.

  -  А что, Галина Поликарповна, в вашей больничке, ещё знаменитости есть?  Наполеон или Иван Грозный? - задала я нелепый вопрос… Хотя, чтобы вернуться в реальность, в пору было начать щипать себя за руки.

  -  Нет, таких не припомню. Всё больше Владимиры, да Ярославы Мудрые, но их выписали. Сейчас из “тихих”, гуляющих по территории,  остались княгиня Ольга, да Михаил Врубель, что ты видела… Правда, говорят, в закрытом корпусе, где содержатся больные с острыми психозами, появился новый Михаил Булгаков, - очень спокойно объясняла мне женщина.

И вместо того, чтобы улыбнуться, поблагодарить моего добровольного экскурсовода и уходить прочь из этого места, где можно получить индуцированный силой искусства психоз, я задала очередной дурацкий вопрос:

  -  А почему новый Михаил Булгаков?  Куда девался старый?

-  Старого я хорошо помню, приходил на службу. Только не крестился, а стоял в стороне ото всех. Шапочка у него ещё была такая интересная на голове, с большой вышитой буквой “М”. Помер  в палате два года тому назад.

-  В шапочке?  С большой вышитой буквой “М”, - прошептала я с выпученными глазами.

  -  Чему вы удивляетесь? А с виду интеллигентная, читающая женщина. Булгаков-то наш - киевский писатель, а не московский. Родился в Киеве и крестили его на Подоле у Лысой горы в Крестовоздвиженской церкви. Всё о чём он писал было в Киеве. Какая Лысая гора в Москве?

А ведь и, верно, какая Лысая гора в Москве? И трамвай “Аннушка” никогда не ходил по Патриаршим прудам…

Вот в это нереальное межсезонье и занесло меня в Киев. Расплескался город по сорока холмам, а начиналось всё с семи. Вверх, вниз брожу, ищу свою Кирилловскую горку в Дорогожицком лесу у Бабьего Яра или Бисовой Бабы… Писатели ходят путями своих героев, а герои выглядят достоверными только,  если автор сам хаживал их тропами. Мой путь лежал в Кирилловскую церковь к Врубелевским творениям. Не любят туристы сюда приходить, да и киевляне лишь по большой нужде заглядывают.

Кирилловка, Павловка, “смирительный” дом, дурка. Подойти к храму можно лишь пройдя через территорию психиатрической больницы. Поднимаюсь по лестнице на гору, иду вдоль забора, захожу в открытую калитку. После воскресной службы от белоснежного храма по аллее бредут фигуры: кто в сером байковом халате, кто в куртке или в пальто. Останавливаюсь, ощущаю людскую тоску и страх. Начинает дрожать внутри. Неприятно. Понимаю, почему экскурсоводы не хотят водить сюда туристов. Фотоаппаратами не пощёлкаешь, бодрым голосом о храме-крепости Ольговичей и уникальных древнерусских росписях XII века особо не порассказываешь. Вот и стоит Кирилловская церковь почти 800 лет, хранимая сперва монахами Кирилловского монастыря, а потом людьми “скорбными”.

Смирение - скорбь - безумие - вдохновение - гениальность.

Глубоко дышу и ныряю в этот тягучий людской поток. Бородатый дядька с седыми всклокоченными космами останавливается передо мной и разводит в стороны руки:

-  Куда спешишь, милая? К Врубелю? Так он сегодня женскую натуру не пишет! Да, и есть у него докторша наша, Эмилия Львовна! Сколько мужиков из-за неё здесь осталось навсегда! Отправит она домой такого болезного, а он себя порежет и обратно к ней в пациенты. Врубель с неё Богоматерь малюет! А она на Люсую гору летает! Не верите?! Вот тебе крест! - И мужик перекрестился большим размашистым крестом от лба до пупа. - Сам видел!

Ноги мои начали подкашиваться, но кто вслушивается в слова юродивого?  Поднырнула под его руку и ускорила шаги.

Почти всю площадку перед входом в церковь занимала огромная лужа с рваными краями, затянутая маслянистой плёнкой с разводами. Поперёк неё на пластмассовых вёдрах сидело трое бородатых мужчин в больничных серых халатах, а четвёртый, чернявый с редкой растительностью на лице стоял между ними, порывисто прижимая руки к сердцу. Напротив них на сухом островке за мольбертом расположился человек, с тонким изболевшимся лицом и крючковатым носом, в короткой куртке, и отрывистыми движениями что-то рисовал.

-  Михась, устали мы! Обед скоро! В больничку хотим, отпусти нас! - канючил мужичина с высоким лбом и русой бородой “лопатой”.

-  Погодьте, погодьте, братцы! Должны прилететь! - ответил художник.

Подул ветер, послушался шум хлопающих крыльев, и на асфальт вокруг лужу опустилась стая голубей. Кто-то прикармливал их и накрошил хлеба. Птицы наскакивали друг на друга, прыгали, гарцевали, распушив хвосты. Огромный белый голубь схватил корку, перелетел в центр лужи и, размачивая её в воде, начал спокойно клевать. Потревоженная маслянистая пленка собралась пятном разноцветной радуги вокруг птицы и потекла ручейками к отражённым в воде головам “натурщиков”. Какое-то немыслимое множество солнечных зайчиков, мечущихся по луже, серым больничным халатам, лицам, бородам, создавало иллюзию переливающегося пространства. Этого не может быть! На меня смотрело из лужи, как будто сошедшее с ума, полотно Михаила Врубеля “Сошествие Святого Духа на Апостолов”. Я начала креститься большим крестом и пятиться ко входу в церковь. Дверь была открыта, я подняла ногу, чтобы подняться по ступенькам, но кубарем скатилась вниз и больно ударилась, разбив в кровь оба колена.

Вспомнила я это, читая роман Софьи Агачер «Твоими глазами», первая – и лучшая – часть которого посвящена тому безудержному празднику 57-го года. Так – «Твоими глазами» - называется арт-перфоманс в Линкольн-центре, с которого начинается роман. Нет, начинается он, как и положено роману, с интриги! На празднование 80-летия легендарного кинодокументалиста Джона Кора гости наряжены бабочками. Так маэстро Кор «спародировал действительность», в которой «умерла тяга к трансформации в Героев», а «внутренний мир человека практически стал неинтересен, остался лишь внешний цветной антураж и форма».

Но интрига состоит не в кастинге и даже не в «живых картинах» и кадрах на экране с символами уже не существующей страны – СССР – и ее культуры. Интрига кроется в выступлении именинника. Кор рассказывает собравшимся, как в 1943-м г.  увидел документальный фильм, номинированный на Оскара, «Разгром немецких войск под Москвой», и влюбился в кинокамеру и документальное кино. «Я дал себе честное слово, что сниму полный метр о Москве и получу Оскара». И вот, приехав в на фестиваль, Кор познакомился с нашим парнем, у которого в руках была трофейная американская камера. Несколько дней американец и русский тайком монтировали в пустой студии отснятое на московских улицах. На прощание русский оператор подарил Кору пару бобин с пленкой и попросил никогда никому не рассказывать об этом, даже если американец будет их использовать в своих работах. Просмотрев пленки, Кор был потрясен. Камера запечатлела не только фестивальные мероприятия, но и то, что скрывалось за праздничным фасадом. За этот фильм американец получил первого Оскара. Верный обещанию, данному русскому другу, Кор молчал более полувека, но на свое 80-летие пригласил соавтора из новой, совсем другой России. На сцену вышел и встал рядом с маэстро профессор, доктор  Иван Герцев.

Популярное слово «спойлер» произошло от английского to spoil — «портить». Этим заимствованием в русском языке обозначается преждевременно раскрытая важная сюжетная линия – или весь сюжет произведения. Но как заставить сегодня прочесть большую форму, роман, если не заинтриговать читателя примерно тем же способом, каким Джон Кор заинтриговал гостей Киноконцентра, – одного из 12 зданий культурного центра имени Линкольна? Почему Софья Агачер, до этого написавшая милую детскую книжку «Рассказы о Ромке и его бабушке», решилась написать роман? Вот, например. Чехов так и не решился. И какой прием нужно применить, чтобы роман, в общем, пока не известного широкому читателю автора был куплен и прочитан?  Маркетинговые ухищрения тут уже не помогают. Книжные продажи сокращаются, как диафрагма при икоте. И по всему выходит, что писателей давно уже больше, чем читателей. Но Агачер, кажется, это обстоятельство нимало не смущает. Сознательно или интуитивно она ищет и находит маршруты сюжета, как будто до нее не писали семейных саг и не устраивали литературных флэшбэков, произвольно и не линейно путешествуя во времени. История семьи Герцевых сама по себе типична. Врач и царский офицер с женой-поповной отсиживаются в Николо-Архангельском на даче «лишенца», куда им порекомендовал от греха подальше переехать один из пациентов – старый большевик. В Москву, в «чкаловский» дом возле Курского вокзала, семья возвращается только после смерти вождя и в связи с тем, что сын Ваня после нескольких лет работы санитаром наконец поступает в медицинский, чтобы продолжить династию. Впрочем, Иван после семилетки учился в московской школе. А в школе был кинокружок, который вел настоящий кинооператор Штерн. Уехав на съемки, он оставил Ване камеру, и добросовестный ученик стал снимать все, что шесть дней в неделю видел из окна электрички и внутри вагона. Отснятый материал парень показал учителю. Штерн впечатлился, но бобины спрятал под замок в шкаф: психология «от греха подальше» оставалась актуальной, а снимал Иван отнюдь не счастливых колхозников. Потом был московский фестиваль, события которого фиксировал на пленку Иван Герцев с советской стороны и Джон Кор – с американской.

Две темы пересекаются, сплетаются и расплетаются в первой части романа. Тема творческой и личной свободы и тема уходящих героев. Друг Герцева-старшего Рюмин в тюрьме написал на папиросной бумаге философский труд с таким названием – «Герои уходят». Как мы помним, этому была посвящена дебютная картина Никиты Михалкова «Свой среди чужих, чужой среди своих». Два мира в лице двух молодых людей – Ивана и Джона – сходятся в ликующей, сорвавшейся с катушек Москве. Кор получает ночь любви  с девушкой Беллой, чудом спасенной от бдительных дружинников, провозит через таможню пленки друга и становится всемирной кинознаменитостью. Иван чуть было не кончает с собой, оправляется от потрясений, счастливо женится и посвящает себя акушерству – принятию и выхаживанию новых жизней.

Можно продолжить пересказ еще на несколько страниц. Но текст Агачер настолько плотен и концентрирован, что роман по объему совсем невелик – на один вечер. Эта высокая концентрация сыграла с автором – романным дебютантом – довольно злую шутку. Вторая часть вдвое короче первой и вся дана не в описании событий, а в пересказе того же Кора, чем напоминает дайджест. Когда автора покинут опасения остаться недочитанным, я уверена, автор вернется к повествованию и распишет все как надо. А пока остается только удивляться всепроникающей любви, с которой наша бывшая соотечественника Агачер повествует о московском фестивале, о надеждах и радостях страны, впервые пригласившей «все флаги» к себе в гости и открывшей пресловутый «железный занавес». Русские и американцы возобновляют знакомство после встречи на Эльбе. Вернее, это уже дети победителей нацизма. Они по-другому видят мир. Они, вопреки политикам, снова встречаются через полвека и раскрывают тайны той невозвратной жизни. Они обогащают друг друга в дискуссиях и в творчестве, а не обкрадывают в войнах.

Это книга о том, что Россия и Америка на самом деле очень близки. Ближе, чем можно себе представить. Культовый фильм Кубрика «С широко закрытыми глазами» посвящен тайнам подсознания. Герои Софьи Агачер смотрят на себя и свои отражения в прошлом широко открытыми глазами. И в этом нет ни наивности, ни пропаганды. Просто мы немного отвыкли от такого взгляда, но при прочих равных быстро привыкнем снова. Московский фестиваль длился всего две недели. Люди живут гораздо дольше и оставляют после себя детей и внуков, песни, книги и фильмы.

Это путешествие поведало мне тайны моей семьи и вылилось в роман « Путешествие внутри себя». А сейчас передо мной начинают вырастать вековые ясени. То в лесу неожиданно нашла ясень с дуплом на месте древнего монастыря Рождества Пресвятой Богородицы, то сегодня опять ясень - здоровенный и высоченный притянул меня у Храма Софии Киевской. Ясень - звенел и вибрировал под моими руками, что-то хотел рассказать или предупредить о чем-то. Может о новой дороге, а может о новой книге? А у вас бывают какие-то знаки, которые вас ведут или предостерегают?


.

София Киевская - храм, основанный Ярославом Мудрым в 11 веке! 1000 лет в нем молились люди, а сейчас это музей. И не побоялись чиновники от истории загасить тысячелетнюю лампаду и прекратить тысячелетнюю молитву! Как грустно смотрят сейчас почти погасшие без молитвы лики святых на этих суетящихся людишек, щёлкающих фотоаппаратами.