
М. А. Бирштейн , Зависть Богов, х /м , 1989.
4 ноября - это официальный праздник согласия и примирения: жертв с палачами, волков с овцами, неба с землей, черного с белым, памяти с забвением.
Ольга вернулась в родительский дом, потеряв все. Ни семьи, ни мужа, ни денег, ни собственного дома, ни доброго имени, ни паспорта, а только справка об освобождении, да перемолотое тело в память о психушке Бутырского централа. Теперь она получила право жить в этом доме среди этих людей.
Дом был построен в конце НЭПа для проживания семей высшего командного состава НКВД. Добротный, шестиэтажный, с большими окнами и широкими лестницами, спрятанный за высокой решетчатой оградой и большими деревьями.
В этом доме сидели все: мужчины, женщины и даже дети в специальных детских домах под другими именами и фамилиями. Большие квартиры превращались в коммунальные. К оставшимся чудом в живых родственникам репрессированных подселялись семьи их палачей и доносчиков. Все они вместе ели, спали, праздновали Великий Октябрь и Первое Мая, ожидая ночью арестов.
Ольга родилась в этом доме. Отец был врачом и попал в лагерь в пятидесятые, мать с ним разошлась и сохранила две комнаты в коммунальной квартире.
Уткнувшись в материнские колени, Ольга согрелась и уснула. Свобода. Воздух. Солнце. Счастье.
В полдень проснулась и решила спуститься во двор. На скамейке у подъезда сидела соседка - седенькая, махонькая старушка - и на коклюшках быстро плела кружева. Ритмичный стук деревянных палочек успокаивал.
- Добрый день, Валентина Федоровна. -
- Здравствуй, Зависть Богов, с возвращением тебя. -
- А почему Зависть Богов? -
- Да, это осталось у меня после ареста первого мужа.
Дня за три до того, как за ним пришли, снится мне сон. Сидит на белом
кожаном диване покойная жена Хозяина, Надежда Алилуева, молодая, холеная, и говорит мне: "Ну, что, Зависть Богов, налеталась, пойдем." А я стою перед ней голая с прозрачными крылышками за спиной, как из слюды. Крылышки тоненькие, дрожат, холодно, мороз по коже.
С мужем, как положено, я разошлась. Ареста избежала, детей пыталась сохранить. Через месяц приезжает конвой и забирает нас на Лубянку. Сижу в коридоре с Петенькой и Анюткой, боюсь страшно, рези в животе, в туалет хочется. А тут идет женщина - немолодая, приятная, улыбается. Подсела ко мне и говорит: "Замучилась, милая, в туалет хочешь? Иди, я с детьми посижу." Не было меня пять минут. Прибегаю обратно, а детей нет. Сколько не искала, так и не нашла.
Зависть Богов - это плата за то, что было много дано: красота, ум, удача, любовь, деньги, опять же Москва проклятая.
Journal information