ПОВЕСТЬ. ТВОИМИ ГЛАЗАМИ. ГЛАВА 4. НА ОСТАТКАХ ОСИ .

- Знаете, доктор, хорошие у вас руки, хочу их сохранить для себя. Есть у меня старый друг, еще по эмиграции, он пообещал мне устроить вас на работу в амбулаторию поселка Никольско-Архангельское. Не хмурьтесь, не хмурьтесь, там рядом в Реутово построили новую больницу, в ней вы сможете полноценно оперировать. Место хорошее - всего четырнадцать верст от Курского вокзала, вашей семье под жилье дадут большую дачу кого-нибудь из лишенцев, к пациентам своим московским в случае необходимости сможете приезжать, а главное - будете живы и сможете полноценно работать,- сказал он.

Михаил Михайлович был потомственным врачом и бывшим царским офицером, но это - полбеды, а вот его жена Елена Андреевна была поповной, а это уже было настоящей бедой.

В селе Никольское, оно же Архангельское, в большой деревянной даче по улице Пионерская, в семье врача местной амбулатории и его жены, почти сразу же после их вселения в этот дом, родился мальчик. Крестили его тайно в местной церкви Архангела Михаила и нарекли Иваном.

В поселке была только семилетка, поэтому уже в восьмой класс Иван ездил на электричке в московскую школу. Шесть дней в неделю, утром и вечером по одному и то му же маршруту: Москва-Курская - Карачарово - Чухлинка - Реутово - Никольское. Все, что происходило за окнами электрички, составляло неотъемлемую часть его жизни, было родным и близким.

Оказалось в новой школе был фотокружок, вел его настоящий фотооператор, работавший в Московской студии документальных фильмов, которая была расположена на Лесной улице. Ребята учились снимать на фоторепортерской камере КС-50, используя хвосты пленок, что оставались от съемок профессиональных фильмов или, как говорили, “на остатках оси”. Вел кружок Марк Петрович Штерн - талантливый и удивительно красивый человек. С этого времени Иван начал воспринимать мир через объектив кинокамеры и влюбился в своего учителя. Он подражал его жестам, походке и физически страдал, если не мог видеть его более одного дня.

Как-то Марк Петрович уехал на съемки и оставил кинокамеру Ивану. Единственным светлым свободным от школьных занятий временем суток у парнишки было время, которое он проводил в электричке по дороге из дому в школу и домой. И он начал снимать электричку, людей в электричке и то, что было за ее окнами, когда светило яркое солнце и когда шел дождь.

Иван проявил материалы своих съемок и очень хотел показать их учителю. Ведь первый раз он делал все сам. Штерн понял нетерпение парня и по возвращению согласился встретится с ним в монтажной на Лесной.

- Привет, гений,- поздоровался с ним кинооператор, заходя в студию. - Не терпится показать свой шедевр? Не красней, извини, пошутил не удачно. Ну, давай смотреть.

Появились кадры блестящих, отполированных, деревянных скамеек, стоящих рядами в вагоне. Они были такими новыми, что даже явственно ощущался запах мебельного магазина или лака, которым они были покрыты. Напротив друг друга сидели две молодые тетки в цветастых платках с пустыми бидонами молока - молочницы, смеялись, громко разговаривали и сплетничали о своих хозяйках. Далее расположилась молодая мать с карапузом на руках, круглым и похожим на арбуз. Его дразнила сестренка, не давая ему аппетитную булку. Мальчишка сделал отчаянный рывок и схватил ее за белый бант больно-больно, та заревела и стала отдирать его пальчики. На следующей в ряду скамейке сидел парень, на его плече спала девушка, очень сладко и безмятежно, рот ее был слегка открыт, и из уголка тянулась влажная дорожка слюны.

Далее камера обзорно показывала почти весь вагон, где все места были заняты, но толчеи не было. Люди разговаривали друг с другом, читали, спали, в окна практически никто не смотрел, что там делается не было показано, это мало кого интересовало. Камера наезжала на окно и... проваливалась в другой мир.

Появилось стекло вагонного окна с косыми полосами, за мокрой решеткой дождя двигались ватники и шинели, изображение голов и ног было не в фокусе. Серые ватники везли тачки по деревянным настилам, рыли канавы, разгружали бревна и кирпичи из вагонов, несли на себе мешки. Небо опустилось на их головы, светлым пространством была лишь узкая полоса, ограниченная деревянными бараками. По краям железной дороги шли столбы и проволока. Проволока была на столбах и в больших мотках, а рядом с мотками стояли шинели и ткали паутину из проволоки для ватников...

Пленка закончилась. Штерн молча встал, закурил и вышел. Ванька долго сидел красный и мокрый от пота. Учитель вернулся.

- Ты знаешь, Вань, я не шутил, когда вошел, ты - большой молодец и снял очень здорово. И чтобы бы ты сильно не зазнавался, мы забудем о твоем кино и спрячем его в дальнем шкафу, к примеру, вот в этом, и ты посмотришь его, когда станешь взрослым, лет этак - через десять. Добро? Согласен?

- Согласен,- с облегчением выдавил из себя Иван.

- Ну, и ладушки, пошли, я тебя провожу до вокзала.

На вольную тему больше снимать Марк Петрович Ване не разрешал.